В Курганском театре драмы состоялась премьера спектакля «Лир»
Такая у классиков участь — каждое поколение ищет свои ключи, свои тайные отмычки к их творениям. Иной раз хочется напомнить, что у них — Шекспира, Гамсуна, Чехова — тоже есть свои авторские права. Но они же не встанут из могилы, чтобы прогреметь, как Зевс: «Не смейте трогать мои пьесы!» Вот и множатся версии, интерпретации и вариации на тему. И классические тексты поворачивают под разным углом, иногда на 180 градусов — как стрелку в компасе: «Где сегодня север, а где юг, зависит от нашего местоположения…» Темы практически остаются, а вот освещение меняется, и там, где прежде был благородный профиль, вдруг возникает чувственный оскал.
Режиссер, как и всякая творческая личность, настаивает на своем праве понимания и трактовки пьесы. На актуальном, то есть важном для современников (это для нас с вами), прочтении. И Дмитрий Акриш, постановщик «Короля Лира» на сцене Курганского театра драмы», обозначает главный конфликт, главную тему трагедии как распад семьи, крушение человеческих связей в семье, которое ведет к распаду и гибели государства. Но вот в чем корень зла — в стремлении к власти или в жажде личной свободы от всяких обязательств ради утоления своих амбиций, желаний, прихотей — это уже режиссер определяет в соответствии со своей концепцией и своим, глубоко личным, видением… Почему личным? Потому что за такие пьесы, как «Король Лир», не берутся просто так. К такому материалу следует подходить, только если ты пережил утрату, предательство, боль, нечто, перевернувшее твои представления о жизни…
Спектакль начинается задолго до первого появления актеров на сцене. В зале — против обыкновения — царит полумрак. Большая часть сцены закрыта красиво подсвеченным синим суперзанавесом с одним читаемым символом власти — ТРИ КОРОНЫ. А воздух заполняет монотонный, странный шум, несущий напряжение, неотступный, как головная боль. Но точка отсчета все же есть. Она очень театральная и стильная: своего рода театр теней, возникающих на минуту за синим занавесом, уводящих зрителя в глубину сцены. Короткий диалог Кента и Глостера предшествует первой реплике короля, известной всем почти как монолог Гамлета. Это ожидаемо.
Но вот монолог Гонерильи, старшей дочери короля, уже противоречит традиции. Ведь обычной считается легкость лицемерного — то есть в ключе привычного придворного стандартного этикета — и многословного признания в любви к монарху и родителю. Но что же происходит? Гонерилья (Анастасия Черных) никак не может выговорить, вытолкнуть из себя слово «люблю»… Вот вам, господа, и первая загадка — что это за проявление нежданного стихийного протеста? Впрочем, преодолев порог, дальнейший текст она вещает легче. А тот порог — странное неуправляемое и глубоко внутрь загнанное отношение к королю как к родителю, недодавшему дочери чего-то важного в жизни. Чего же именно? О, скоро, скоро мы узнаем это.
Но сперва еще один ожидаемый монолог — средней дочери, герцогини Корнуэльской (Регана — Ирина Шалимова). Там все как будто бы укладывается в рамки. А вот и маленькая Корделия (Ирина Храмова). С виду почти подросток, девчонка, хотя и в белом, как невеста, платье. Ее ответ на вызов короля кажется даже при полном знании текста нелепым и неадекватным. Не то она дурачится, не то не понимает правила игры… Но «любящий отец» отшвыривает дочь, обманувшую ожидание лести, обожания, публичного признания его величия, его родительского и королевского авторитета. И тотчас же цена ее упала.
Почти «облаивает» ее, бесприданницу, один жених на языке немецких проклятий — Бургундский герцог (Михаил Храмов), агрессивный и злобный. Зато королю Франции (Михаил Игнатов) — по тексту само благородство — приданого не надо, ему нужна Корделия сама. И тут начинается почти адский шабаш. Мини-рок-группа — старшие сестры и католический священник — лихо отрываются в пляске (этакая брачная дискотека) в инфернально-красном свете у портала, ближе к зрителю, а в глубине сцены новоявленный супруг и так, и сяк, и этак насилует молодую жену и буквально распятую оставляет сползать по огромным воротам, символу родительского дома, откуда ее только что вышвырнули.
… На опустевшей сцене мечется, нервно себя убеждая в собственной правоте, Лир, а его главный спутник — Шут (Татьяна Кузьмина) — теряет способность ходить. Он теперь инвалид. Ему нужна коляска. Его подкосила неправая расправа господина и с младшей дочерью, и с верным Кентом (Иван Галюк).
У кого что не в порядке — кто болен головой, а кто — ногами? Но я же не собираюсь описывать, да еще так субъективно и бесстрастно, весь спектакль. Хотелось лишь отметить новые акценты в развитии сюжета, не всем с первого раза понятные. И это, строго говоря, еще цветочки: много новых поворотов ожидает поклонников и знатоков Шекспира в спектакле нашего театра. А тех, кто пьесу вовсе не читал, надо остеречь — это ведь не единственная версия, попадаются и другие.
Очень важно, как мне кажется, что художнику спектакля Натали-Кейт Пангилинан удалось практически в очень скупой сценографии обозначить все основные площадки, где происходит действие, включая королевский двор Лира. Яблочно-райский уголок Гонерильи с райской же птичкой Освальдом (Алишер Искандаров), который не то евнух, не то лакей, не то друг, не то палач.
Когда Лир вопрошает Создателя и требует от него ответа, место действия материализуется как Храм и Космос через образ органных труб. Обращение к библейским образам, к тексту Ветхого завета через пластику могло бы сделать спектакль более цельным, лаконичным, мощным, если бы минимализму сценографии отвечал аскетизм сценического действия. Но тут уже режиссер никак не мог укротить свою разгулявшуюся в многозначности смыслов фантазию.
Обилие сцен насилия и пыток, эпатирующих эпизодов с физиологическими акцентами шокирует зрителя с тонкой нервной организацией и богатым воображением, вызывает протест и даже брезгливость. Не могу сказать, что этот визуально-пластический перебор усугубляет трагизм происходящего, скорее наоборот. Взамен морального прозрения и сопереживания героям — отвлекающая реакция, вплоть до непонимания (у самой неподготовленной части публики по ходу действия возникают вопросы: что происходит на сцене?).
…Мы знаем, что у театра есть право на провокацию. Было бы только ясно, ради чего. Так, сильно «встряхивает» зал эмоциональный выплеск Гонерильи, после того как в ее «райский» уголок вторгаются нарастающий грохот сапог и град жестяных мисок. Почти в истерике она прогоняет «половину свиты отца». (Кстати, это, кажется, единственный монолог на английском языке). Зритель, привыкший чувствовать себя комфортно, испытывает шок. И начинает понимать, как уязвим человек изгоняемый.
Нет сомнений, что в целом ход и логика событий, развитие характеров, лавина трагических столкновений, уплотняющихся к финалу, создают нервное напряжение в зале. И все-таки чрезмерное увлечение внешними эффектами нередко мешает, как и чрезмерный форсаж звучания музыки. Справедливо будет, однако, заметить, что большая часть найденных музыкальных тем несет в себе точную эмоциональную атмосферу. Даже агрессивные композиции группы «Рамштайн».
Точно разыграна сцена чаепития циничной «светской отравительницы» Реганы с ярко поданными садистскими наклонностями, вызванными сексуальной неудовлетворенностью. Кажется, что одного этого побудительного мотива все же маловато для размаха шекспировской трагедии и той звериной жестокости, которая обрушивается на Кента и графиню Глостер, «предательницу Глостер». В отличие от чувств Лира, переживающего крушение любви и единства своего малого, но неоценимо важного для него семейства. Голый человек на голой земле — и это альфа и омега? Человек слаб — и только когда Лир осознает свою слабость, Бог ему возвращает как опору сочувствие Шута. Король, прозревающий так поздно, когда и последняя попытка воссоединить семью терпит крах, — одна из самых запоминающихся и самых важных сцен, ключевых для понимания того Лира, которого играет артист Иван Дробыш.
Такого Лира, вина которого не лишает его нашего, зрительского, сострадания, понимания, боли за него. Можно сказать, что роль Эдмонда (Владимир Рахманов) и роль графини Глостер (Екатерина Горяева) — почти зеркальное отражение главной проблемы Лира и его отношений с дочерьми. Они словно проявляют один в другом то, как они воспитывают в своих детях монстров, выстраивая в них и жажду власти, и культ силы. (Вспомните превращение Корделии в маленькую «чернорубашницу», воительницу, но не освободительницу).
Но «какое, милые, у нас тысячелетие на дворе?» Другое время, другие песни, другие голоса. Европе досталось от режиссера-постановщика Дмитрия Акриша. Лающий на немецком языке герцог Бургундский. Извивающийся в похоти герцог Корнуэл (Сергей Радьков), ценитель и поклонник предателя Эдмонда и жертва жены-садистки. Король Франции, голый, на полусогнутых коленках сдающий собственную страну. Субтильный английский гвардеец, рухнувший от удара медвежьей лапы. И даже лирические романсы на немецком (красивая эротическая пластика Эдмонда и Гонерильи) и на французском (песня Сальваторе Адамо «Падает снег» как парадоксальное озвучание знаменитой сцены бури и изгнания — бегства Лира, шута, Кента, Глостер…).
Это, конечно же, не рецензия, не разбор полетов, иначе у каждого актера можно было бы проследить не только эволюцию образа (ибо играют все с полной отдачей и запоминаются все) или внешние приемы, которые подсказывают направление развития роли. Мне кажется, спектакль еще не устоялся, он меняется, и не только с точки зрения формы. В нем на первый план доминантой выдвигается тема отношения к старикам, к старшим, часто более опытным правителям. «Сам отдал власть, а хочет управлять!» Где уж тут учитывать опыт. Есть даже нервный зуд власти, ожидаемой долго (с детства!).
Он сродни другим долго сдерживаемым инстинктам — и в какой-то момент человека сносит, срывает крышу. Но в «Лире» истоки зла, мне кажется, есть и иные. Об этом стоит подумать. А вдруг (всегда есть надежда) пытливый зритель откроет томик Шекспира и попробует сам заново прочитать историю трагического Лира. И разгадать его, ответить на мучительный вопрос: действительно ли человек только двуногое животное? И если нет, то что делает его человеком?
Фото Александра Алпаткина